БОЛЬНЫЕ (глава из книги «Отец Арсений») Жертвам сталинских репрессий посвящается…

Смысловик  №17

В бараке о. Арсений был не один, оставалось еще трое заключенных. Двое тяжело болели, а третий филонил, нарочно повредив себе руку топором. Валяясь на нарах, он временами засыпал и, просыпаясь, кричал: "Топи, старый хрен, а то холодно. Слезу - в рыло дам", - и тут же опять сразу засыпал. Другие двое лежали в тяжелом состоянии, в больницу не взяли, все было переполнено. Часов в двенадцать зашел в барак фельдшер из вольнонаемных, посмотрел на больных и, не прикасаясь к ним, громко сказал, обращаясь к о.Арсению: "Дойдут скоро, мрут сейчас много. Холода". Говорил, не стесняясь, что двое лежащих слышат его. Да и почему ему было не говорить, все равно рано или поздно должны они были умереть в "особом". Подойдя к третьему больному, повредившему себе руку и сейчас демонстративно стонавшему, сказал: "Не играй придурка, завтра тебе на работу, а пересолишь, за членовредительство в карцере отдохнешь". В перерывах между рубкой дров, топкой печей и уборкой барака о.Арсений успевал подходить к двум тяжелобольным, и чем мог, помогать. "Господи Иисусе Христе! Помоги им, исцели. Яви милость Твою. Дай дожить им до воли", - беспрерывно шептал он, поправляя грубый тюфяк или прикрывая больных. Время от времени давал воду и лекарство, которое фельдшер небрежно бросил больным. В "особом" основным лекарством считали аспирин, которым лечили от всех болезней. Одному, наиболее тяжелому больному и физически слабому о.Арсений дал кусок черного хлеба от своего пайка. Кусок составляет четверть дневного пайка. Размочив хлеб в воде, стал кормить больного, тот открыл глаза и с удивлением посмотрел на о.Арсения, оттолкнул его руку, но о.Арсений шепотом сказал: "Ешьте, ешьте себе с Богом". Больной, глотая хлеб, произнес со злобой: "Ну тебя с Богом! Чего тебе от меня надо? Чего лезешь? Думаешь, сдохну - что-нибудь от меня достанется? Нет у меня ничего, не крутись". Отец Арсений ничего не ответил, заботливо закрыл его и, подойдя к другому больному, помог ему перевернуться на другой бок, а потом занялся делами барака. Растопку, что дал Серый, хоронить не стал, а положил на виду, у одной из печей. Чего убирать-то, вчера убрал, а получилось плохо, а сегодня Бог помог. Собрался было "нарубить" дров на завтра, вышел из барака, но потом решил, что все равно истопники других бараков растащат все до проверки. Печи накалились, и от них несло жаром. Отец Арсений радовался - придут люди с мороза, отогреются и отдохнут. Во время этих размышлений вошел надзиратель, на вид ему можно было дать лет тридцать. Всегда веселый, улыбающийся, радостный, прозванный за это заключенными "Веселый". "Ты что, поп, барак натопил, словно баню? В карцер захотел? Дрова народные для врагов народа переводишь. Я тебе, шаман, покажу", - и, засмеявшись, ударил наотмашь по лицу и, улыбаясь, вышел. Вытирая кровь, о.Арсений повторял слова молитвы: "Господи, не остави меня грешного, помилуй". Филонивший Федька сказал: "Ловко он, подлюга, тебя в морду двинул, с весельем, а за что - и сам не знает". Через час Веселый опять появился в бараке и, войдя, закричал: "Поверка, встать". С нар соскочил Федька, а о.Арсений вытянулся с метлой, которой только что подметал барак. "Кто еще в бараке?" - кричал надзиратель, хотя уже утром производил поверку и знал, кто оставался. "Двое освобожденных, лежачих больных и третий на выписке, ходячий". Веселый пошел по коридору, образуемому нарами, и. увидев двух лежачих больных, понял, что встать они не могут, но для вида раскричался, однако подойти побоялся - а вдруг зараза какая. "Ты смотри, поп, чтобы порядок был, скоро позовут куда надо, там запоешь", - и, скверно ругаясь, вышел. День был на исходе, быстро темнело, и заключенные вот-вот должны были прийти с работы. Приходили обмерзшие, усталые, озлобленные, обессиленные и, добравшись до нар, почти в беспамятстве, валились на них. С приходом заключенных барак наполнился холодом, сыростью, злобной руганью, выкриками, угрозами. Через полчаса после прихода водили на обед. Время обеда для многих заключенных было временем страдания. Уголовники отнимали все, что могли, и били при этом нещадно, те, кто был слаб и не мог постоять за себя, часто лишались еды. Политических в бараке было значительно больше, чем уголовников, однако уголовники держали всех живущих в бараке, а особенно политических, в жестоком режиме. Ежедневно какая-то часть политических лишалась пайка, что являлось невыносимым страданием. Усталые, голодные, вечно продрогшие заключенные постоянно мечтали о еде как о чем-то единственно радостном в этой обстановке. Во время обеда люди отогревались и частично утоляли чувство голода. Обед был жалким, порции ничтожны, продукты полугнилые и почему-то часто пахли керосином. И этот скудный обед, который не восстанавливал затраченных сил и был рассчитан на медленное истощение заключенных, ни один политический не был уверен, что сегодня он съест его. Отец Арсений, попав в "особый", часто лишался обеда, но никогда на роптал. Останется без обеда, придет в барак, ляжет на нары и начинает молиться. Вначале кружилась голова, знобило от холода и голода, сбивались мысли, но, прочтя вечерню, утреню, акафист Божией Матери, Николаю Угоднику и своему святому Арсению, помянув своих духовных детей, всех усопших, кого сохранила память, и так, бывало, всю ночь молится, а утром встает - и как будто силы есть, спал и сыт. Духовных детей у о.Арсения было много и на воле и в лагерях, и душа его болела за них. Раньше в простых лагерях получал иногда письма, а когда перевели в "особый", все кончилось. В "особый" переводили опасных заключенных, переводили умирать без расстрела, а от установленного режима. Духовные дети о.Арсения считали, что он умер. Обращались в органы, а там ответ один: если перевели в лагерь "особого режима" - "не значится". ...Было темно, колонны заключенных одна за другой входили в зону и растекались по баракам. Бараки оживали. В бараке о.Арсения сегодня было жарко, ребята входили злые, усталые, но, входя в теплый барак, радовались и ругались больше для порядка. О.Арсения не били и при обеде пайку не отняли, то ли случайно, то ли у других шарашили. Двум лежачим больным досталась от обеда только половина пайкового хлеба, да о.Арсений от себя кусок прогорклой трески спрятал за пазуху. Придя в барак, о.Арсений стал кормить больных: нагрел воду с хвоей, добавил аспирин и обоих напоил. Хлеб и треску разделил пополам и дал каждому. Дней через пять пошли больные на поправку, стало видно, что останутся живы, но лежали еще недвижны и шагу сделать не могли. Все это время о.Арсений урывками и ночами ухаживал за ними и делился частью своего пайка. Что это за люди, о.Арсений не знал. Попали в барак больными с этапа, почти в беспамятстве, и поэтому никто их толком не знал. Заботы о.Арсения больные принимали холодно, но обойтись без него не могли, и, если бы не он, то давно бы им лежать в мерзлой земле. О себе не рассказывали, а о.Арсений и не спрашивал, по лагерным обычаям не полагалось, да и не к чему это было. Сколько таких людей видел он по лагерям, не счесть. Бывало, выходит больного, расстанется и никогда больше не увидит. Да разве всех запомнишь! Как-то от одного больного о.Арсений узнал, что зовут его Сазиков Иван Александрович. Молча подавая Сазикову, о.Арсений молился по своему обыкновению, и губы его беззвучно двигались, шепча слова молитвы. Заметив это, Иван Александрович проговорил: "Молишься, папаша! Грехи замаливаешь и нам поэтому помогаешь. Бога боишься! А ты Его видел?" Посмотрел о.Арсений на Сазикова и с удивлением произнес: "Как же не видел. Он здесь посреди нас и соединяет сейчас нас с Вами". "Да что, поп, говоришь, в этом бараке - и Бог!" - и засмеялся. Посмотрел о.Арсений на Сазикова и тихо сказал: "Да! Вижу его присутствие, вижу, что душа Ваша хоть и черна от греха и покрыта коростой злодеяний, но будет в ней место и свету. Придет для тебя, Серафим, свет, и святой твой Серафим Саровский тебя не оставит". Исказилось лицо Сазикова, задрожал весь и с ненавистью прошептал: "Пришибу, поп, все равно пришибу. Знаешь много, только понять не могу - откуда?" Отец Арсений повернулся и пошел, повторяя про себя: "Господи! Помилуй мя грешного". Время шло, работы надо было сделать много, и, совершая ее, читал о.Арсений акафисты, правила про себя, по памяти, вечерню, утреню, иерейское правило. Второй больной был из репрессированных, стал постепенно поправляться. История его была самая обыкновенная, таких историй в лагере были тысячи, все одна на другую похожие. Революцию Октябрьскую "делал", член партии с семнадцатого года, Ленина знал, армией командовал в 1920 г., в ЧК занимал большой пост, приговоры тройки утверждал, а последнее время в НКВД работал членом коллегии, но теперь его послали умирать в лагерь особого назначения. В бараке репрессированные разные были, одни за глупое слово умирали, большинство попало по ложным доносам, другие за веру, третьих - идейных коммунистов - кому-то надо было убрать, так как стояли поперек дороги. Всем им, сюда попавшим, необходимо было рано или поздно умереть в "особом". Всем! Был идейным и Авсеенков Александр Павлович. Как фамилию эту назвали, сразу вспомнил о.Арсений этого человека. Часто упоминалась эта фамилия в газетах, да и приговор о.Арсению утверждал Александр Павлович. Когда постановление "тройки" о расстреле о.Арсения "за контрреволюционную деятельность" и о замене расстрела пятнадцатью годами "лагеря особого режима" зачитывали, фамилия эта запомнилась. Авсеенков был уже в летах, с виду лет около сорока-пятидесяти, но лагерная жизнь наложила на него тяжелый отпечаток, в лагере ему было труднее многих. Голод, изнурительная работа, избиения, постоянная близость смерти - бледнели перед сознанием, что вчера еще он сам посылал сюда людей и искренно верил тогда, подписывая приговоры, на основании решения "тройки", что посланные в лагерь люди или приговоренные к расстрелу были, действительно, "враги народа". Попав в лагерь и соприкоснувшись с заключенными, отчетливо понял и осознал, что совершал дело страшное, чудовищное, послав на смерть десятки и сотни тысяч невинных людей. Не видя с высоты своей должности истинного положения вещей и событий, утерял правду, верил протоколам допросов, льстивым словам подчиненных, сухим директивам, а связь с живыми людьми и жизнью утерял. Мучился безмерно, переживал, но ничего решить для себя Авсеенков не мог. Сознание духовной опустошенности и ущербности сжигало его. Был молчалив, добр, делился с людьми последним, уголовников и начальства не боялся. В гневе был страшен, но головы не терял, за обижаемых вступался, за что и попадал часто в карцер. Привязался Авсеенков к о.Арсению, полюбил его за доброту и отзывчивость. Бывало, часто говорил о.Арсению: "Душа-человек Вы, о.Арсений (в бараке большинство заключенных звало о.Арсения - "отец Арсений"), - вижу это, но коммунист я, а Вы служитель культа, священник. Взгляды у нас разные. По идее я должен бороться с Вами, так сказать, идеологически". Отец Арсений улыбнется и скажет: "Э! Батенька! Чего захотели, - бороться. Вот боролись, боролись, а лагерь-то Вас с Вашей идеологией взял да и поглотил, а моя вера Христова и там, на воле, была и здесь со мною. Бог всюду один и всем людям помогает. Верю, что и Вам поможет!" А как-то раз сказал: "Мы с Вами, Александр Павлович, старые знакомые. Господь нас давно вместе свел и встречу нам в лагере уготовил". "Ну! Уж это Вы, о.Арсений. что-то путаете. Откуда я мог Вас знать?" "Знали, Александр Павлович. В 1933 году, когда дела церковные круто решались, брата нашего - верующих - сотнями тысяч высылали, церквей видимо-невидимо позакрывали, так я тогда по Вашему ведомству первый раз проходил. Кого, куда? Первый приговор Вы мне утвердили в 1939 году, опять же по Вашей "епархии". Только одну работу в печать сдал, взяли меня по второму разу и сразу приговорили к расстрелу. Спасибо Вам, расстрел "особым" заменили. Вот так и живу по лагерям и ссылкам, все Вас дожидался, ну наконец и встретились. Бога ради не подумайте, что я хочу упрекнуть Вас в чем-то, во всем воля Божия, и моя жизнь в общем океане жизни - капля воды, которую Вы и запомнить, естественно, в тысячном списке приговоренных не могли. Одному Господу все известно. Судьба людей в Его руках".

 

Советуем поступить следующим образом: сами вопросники оставьте себе (можете на них ничего и не писать) а на отдельном листочке напишите ряд цифр (1,2,3…8) и рядом напишите Ваш ответ (а, б, в, г… и так далее). Развернутой аргументации приводить не обязательно, хотя и не запрещается. Словом, всё – на Ваше усмотренье.

Не забывайте  в своей работе писать фамилию, имя и номер отряда

Вопросы к СМЫСЛОВИКУ № 17. Выберите правильный ответ.

1. Когда отец Арсений ухаживал  за больными, думал ли он при этом о личной выгоде?

а)

да

б)

нет

 

2. На вопрос Сазикова "видел ли о. Арсений Бога?", тот ответил утвердительно. Это значит:

а)

что он видел предстоящего перед ним Бога

б)

видел в Сазикове образ Божий

в)

нагло врал

 

3. Авсеенков был только "винтиком" страшной машины НКВД и ГУЛАГа, а когда сам попал в ее жернова, то раскаялся в своих поступках?

а)

да

б)

нет

 

4. Когда о. Арсений в лагере  встретил человека, подписавшего приказ о его заключении:

а)

разгневался тут же отомстил

б)

затаил злобу, но наружно ее не проявлял, т.к. был слабее

в)

простил, попытавшись оправдать его плохо сложившимися обстоятельствами

 

5. В чем преимущество веры в Бога перед иной любой идеологией (коммунизмом, демократией, "Спартак" – чемпион и т.д.)

а)

преимуществ нет, т.к. и в Африке при большом желании можно найти болельщиков "Спартака", а тем более последователей коммунизма и т.п.

б)

верующих в Бога все же больше, чем  любых иных последователей, а потому больше вероятности получить помощь  от единоверного – в этом и преимущество

в)

поддержку оказывает Бог. А так как Он вездесущий, то Его любовь достигает нас в любом месте: хоть в аду, хоть в лагере, хоть на стадионе

 

 

Что хуже концлагеря.  Смысловик  №18

А правда, может ли что-нибудь быть хуже концлагеря? Колючая проволока, злые охранники, смерть — все это в нашем сознании сопутствует понятию концентрационного лагеря. Нас, однако, будет интересовать лишь нравственная сторона этого явления, причем в существенно более широком плане: возникновение зла как такового и тесно связанное с категориями добра и зла понятие свободы. Согласно народной мудрости, истина рождается в спорах, по­этому следующую темубыло решено представить в качестве диа­лога неверующего человека (так определил себя сотрудник русской службы Би-Би-Си А.М. Гольдберг — далее называемый корреспондентом) и верующего — митрополита Сурожского Антония. — православного епископа, более тридцати лет возглавлявшего епархию Русской православной церкви в Великобритании.

 

Корреспондент: Митрополит Антоний, я знал людей, которые становились религиозными, потому что их мучил вопрос о возникновении зла. Я также знал людей, которые разочаровались в религии по этой же причине. Первые чувствовали или приходили к убеждению, что понятия добра и зла не могли возникнуть сами по себе, что их должна была создать высшая сила. Зачем существует добро, им было, конечно, ясно, а на вопрос о том, почему и для чего существует зло, они надеялись получить ответ от религии. Вторые, те, кто разочаровался в религии, приходили к убеждению, что она не дает ответа на вопрос, как сочетать существование всемогущего Бога, олицетворяющего добро и справедливость, с тем, что творится на земле; не только в области человеческих взаимоотношений, но и в природе, где царят хаос, борьба и жестокость. Что Вы можете сказать на это?

Митрополит Антоний: Это очень трудный вопрос в том отношении, что, действительно, можно из одинаковых предпосылок прийти или к вере, или к сомнению. Мне кажется, что христианин даст приблизительно такой ответ: «Да, Бог всемогущ; но Он создал человека свободным, и эта свобода, конечно, несет с собой возможность и добра, и зла; возможность отклонения от закона жизни или, наоборот, участия в этом законе жизни». И вот этот вопрос свободы является центральным, мне кажется, для проблемы добра и зла. Если бы Бог создал человека неспособным на отклонения, человек был бы также неспособен ни на что положительное. Скажем, любовь немыслима иначе как в категориях свободы; нельзя себя отдать, когда нельзя отказать в самоотдаче; нельзя человека любить, если это чисто механическое соотношение. Если бы не было свободы отказа, отречения, если не было бы, в конечном итоге, возможности зла, то любовь была бы просто силой притяжения, силой, связующей все единицы, но никак не создающей между ними нравственное соотношение.

Корреспондент: Почему? Означает ли это, что зло существует для того, чтобы выделить добро, в качестве контраста ?

Митрополит Антоний: Нет, я не думаю, что оно существует для этого; но где есть возможность одного, неминуемо встает возмож­ность другого. Конечно, если бы мы были просто такие совершенные существа, которые не способны сделать ошибочный выбор, зло было бы исчерпано; но как возможность оно все равно бы существовало.

Корреспондент: А допускаете ли вы, что Бог, всемогущий Бог заботится о людях, следит за судьбами человечества, помогает лю­дям, следит за тем, чтобы на земле зло не восторжествовало ?

Митрополит Антоний: Да, в этом я глубоко убежден. И опять-таки, с моей христианской точки зрения мне Бог представляется именно не безответственным Богом, Который человека создал, одарил его этой ужасной свободой, которая может все разорить и все разрушить, а потом — употребляя образы Ивана Карамазова — «ждет» где-то в конце времен момента, когда Он его будет судить и засудит за то, что человек не так пользовался данной ему свободой. Таким Бог мне не представляется. Мне представляется Бог ответственный, Бог, Который создал человека и жизнь, но Который не только ждет момента итогов. И самый предел этой ответственности, которую Бог берет за жизнь и за Свои поступки, за Свой творческий акт - это Воплощение, это то, что Бог делается человеком, входит в историю и до конца погружается в ее трагизм и где-то разрешает этот трагизм.

Корреспондент: Как, где Он разрешает этот трагизм ?

Митрополит Антоний: Он его не разрешает внешне, в том отно­шении, что на земле смерть, болезнь, страдание продолжают косить людей. Но отношение человека к человеку может стать глубоко иным; отношение к собственному страданию может быть со­вершенно иным; отношение к страданию другого опять-таки глубоко изменяется от этого.

Корреспондент: Значит, вы определенно, как христианин, отрицаете тезис Вольтера, который исходил из того, что Бог создал человека, снабдил его всем необходимым, в первую очередь разумом, и затем счел Свою задачу выполненной: если люди будут руководствоваться разумом, то все будет хорошо, если нет — то это их дело. Вы, судя по тому, что сейчас сказали, это категорически отрицаете.

Митрополит Антоний: Да, такого Бога я просто не могу себе представить!

Корреспондент: Вольтер не считал, что Бог будет судить, он просто говорил, что Бог наделил человека всем необходимым, что Бог создал изумительный механизм, структуру человека, а главное -разум. Почему же это безответственно, почему это было бы преступно ?

Митрополит Антоний: Если бы этот Бог создал такой замеча­тельный механизм, то этот механизм не испортился бы так безна­дежно. Тогда, значит, Бог, Который строит этот механизм, просто ужасно плохой механик, никуда не годный. Если такой у нас Бог, Который даже механизм приличный создать не может, то, право, не о чем говорить.

Если бы счастье, благополучие было немедленной наградой за добро, то добро как нравственная категория было бы обесценено; это был бы чистый расчет. Я думаю, что добро именно тогда делается добром, когда человек может устоять против несправедливости, против неправды, против страдания и все равно не отречься от своего добра, от того, что кажется ему — или объективно является — добром. Если, скажем, человек щедр и бывает обманут и, попробовав раз-другой быть щедрым, приходит к заключению, что этого не стоит делать, то щедрость его довольно бедная. Вопрос в том, какова его отзывчивость. И во всех отношениях мне кажется, что добро именно испытывается, поддается пробе пото­му, что оно сталкивается со злом.

Корреспондент: Но скажите, заботится ли Бог о судьбах человечества ? Если да, то как вы объясните такое чудовищное явление, как, например, появление Гитлера, которое представляется мне со­вершенно исключительным, потому что в этом случае даже не было сделано попытки оправдать злодеяния какими-то высшими, этическими мнимыми соображениями, а было сказано просто и ясно: мы хотим творить зло. Как вы объясните возникновение такого явления, если вы исходите из того, что Бог заботится о судьбах человечества ?

Митрополит Антоний: Во-первых, да — я убежден, что Бог заботится о судьбах человечества. Во-вторых, я думаю, что, если есть свобода в человеке, которая Богом ему дана, Бог уже не имеет пра­ва стать на пути и эту свободу изничтожить. В конечном итоге по­лучилось бы так: Бог вас делает свободными, а в тот момент, когда вы этой свободой пользуетесь не так, как Ему нравится, Он бы вас уничтожил. Может быть, на земле было бы меньше зла, то есть злодеев меньше было бы, Гитлера бы не было, того не было, сего не было. Но в конечном итоге самым злодеем из злодеев оказался бы этот Бог, Который дает мне свободу, а в тот момент, когда я ошибаюсь на своем пути или схожу с него по какому-то безумию Он же меня убивает, уничтожает. Нравственная проблема оказалась бы, я бы сказал, еще хуже первой... И представляете себе тогда жизнь человека? Он бы жил, зная, что, если он поступит нехорошо, Бог его уничтожит. Следующая стадия: так как Бог знает и может предвидеть, то, как только у вас зародится злая мысль, Бог может вас уничтожить. Это же хуже концентрационного лагеря! Мы жили бы просто под дамокловым мечом все время: дескать, вот — убьет — не убьет, убьет — не убьет. Спасибо за такого Бога!

Корреспондент: Повторите...

Митрополит Антоний: Если Бог действительно сделал человека свободным, то есть способным ответственно принимать решения, которые отзываются в жизни поступками, то Бог уже не имеет права в эту свободу вторгаться насильно. Он может войти в жизнь, но - на равных правах; вот как Христос стал человеком - и от этого умер на кресте. Да, это я понимаю! Если же Он вторгался бы в жизнь в качестве Бога, со всем Своим всемогуществом, всеведением и т.д., получилось бы так, что земной злодей, который Богом же одарен свободой, в тот момент, когда он ошибочно, не так использовал эту свободу, стал бы жертвой божественного гнева, он был бы просто изничтожен, убит. Еще хуже: человек только успел задумать какой-нибудь неправый поступок, а Бог его тут же уничтожил бы, потому что Бог знает, что в будущем случится. И все человечество жило бы, одаренное этой проклятой свободой, под вечным страхом: ой, промелькнула злая мысль — сейчас кара при­дет на меня... ой, мне захотелось чего-то не того — что сейчас будет?.. Это был бы чудовище, а не Бог...

Корреспондент: К чему же тогда сводится божественное вмешательство в судьбы людей ?

Митрополит Антоний: Во-первых, к тому, что Бог в человека за­ложил закон жизни, то есть устремленность ко всему тому, что есть полнота торжествующей жизни и торжествующей любви. Во-вторых, к тому, что Он дал человеку сознание добра и зла. Мы его не выдумали, это не чисто социологическое явление, потому что социологические формы меняются без конца, а понятие добра и зла вечно.

Корреспондент: С этим я совершенно согласен.

Митрополит Антоний: Дальше: Бог, через людей Ему верных, которые Его знают опытно, молитвенно и жизненно, Свое слово говорил, указывал нравственные мерки и нравственные пути. А поскольку совесть человека - вещь относительная, более или менее ясная, колеблющаяся, Он дал человеку закон, Он дал человеку правила жизни. И главное, Бог вошел в историю воплощением Иисуса Христа, стал человеком и нам на деле показал, что можно пройти через весь ужас жизни, страдания и никогда не усомниться ни в любви, ни в правде, ни в чистоте; и что такой человек — пусть он будет уничтожен, разбит — не побежден. А это, действительно, победа над злом гораздо большая, чем если бы просто зла не было.

Советуем поступить следующим образом: сами вопросники оставьте себе (можете на них ничего и не писать) а на отдельном листочке напишите ряд цифр (1,2,3…8) и рядом напишите Ваш ответ (а, б, в, г… и так далее). Развернутой аргументации приводить не обязательно, хотя и не запрещается. Словом, всё – на Ваше усмотренье.

Не забывайте  в своей работе писать фамилию, имя и номер отряда

Вопросы к СМЫСЛОВИКУ № 18. Выберите правильный ответ.

1. Почему существует зло?

а)

для контраста – чтобы выделить добро

б)

потому что мы созданы свободными, а свобода с собой несет возможность добра и зла

в)

потому что зло создано Богом, дабы наказывать грешников

 

2. К чему, по мнению митрополита Антония, сводится Божественное вмешательство в судьбы людей?

а)

в моментальном наказании всех, кто дерзнул поступить плохо

б)

Бог заложил в человека определенные законы и помогает ему победить зло в себе и в окружающем мире, пусть даже ценой страданий

 

3. Предположим, что человек бы жил, зная, что если он поступит нехорошо, то Бог его уничтожит. Почему такая жизнь хуже концлагеря?